Лада Ермолинская. Газета «Театральный курьер», май 2007 г.

Иногда Роману везло по-крупному. В девять лет он сыграл главную роль в фильме Георгия Данелии «Совсем пропащий», в сорок поймал осетра весом девяносто килограммов. Его актерская мечта — роль бравого солдата Швейка -осуществилась еще на студенческих подмостках. Сегодня Роман Мадянов по-прежнему снимается в кино и с удовольствием выходит на театральную сцену. На его счету около тридцати спектаклей в Театре им. Маяковского, столько же в антрепризе, а число его киногероев неумолимо приближается к сотне…

— Роман, в детстве вы много снимались в кино, но, когда пришло время выбора профессии, поступили не во ВГИК, а в ГИТИС. Почему?

— Так решил мой отец, в свое время создавший несколько народных театров в Подмосковье, работавший на центральном телевидении и «Мосфильме». Он объяснил мне, что сперва надо получить театральную школу. «Запомни, Роман, — говорил он, — в кино сегодня есть работа, а завтра нет. У тебя обязательно должен быть свой дом». После съемок в десяти фильмах (из них три главные роли) у меня, разумеется, была возможность поступить во ВГИК, причем сразу на второй курс. Но я, как послушный сын, отправился в театральный.

Будучи студентом ГИТИСа, я много раз проходил по бывшему Собиновскому переулку мимо Театра имени Маяковского и про себя думал: «Вот где я бы хотел служить!» И мои мысли были услышаны: еще не закончив ГИТИС, я получил приглашение Гончарова сыграть роль царя Агея в сказке «Иван-царевич». А годом позже меня и Иру Розанову пригласили в труппу Театра имени Маяковского. Любопытная деталь. В деканате было принято записывать место распределения студентов карандашом, чтобы можно было стереть запись. Но Гончаров сказал: «Пишите ручкой!», и напротив моей фамилии сделали запись шариковой ручкой, то есть уже окончательно.

Через полгода я играл в тринадцати спектаклях. Конечно, поначалу меня использовали в массовке, но эту школу необходимо пройти каждому артисту. Со временем количество ролей стало перерастать в качество. Повышалась моя квалификация и, как следствие, актерская ставка. Театру стало невыгодно использовать меня в массовке, и я начал получать довольно большие роли в новых спектаклях.

— Гончаров советовался с вами, распределяя на ту или иную роль?

— Андрей Александрович считал, что у артиста не должно быть холодного носа, тридцать шесть и шесть — не температура, а состояние покоя. А поскольку у меня взрывной темперамент, я импонировал ему как артист. И я абсолютно ему доверял. Если уж отдаваться режиссеру, то полностью, или отказываться от роли. Но отказать Гончарову, который взял меня в театр, настоящему мастеру, глыбе… это было исключено! Я всегда его слушал и работал честно, сознательно жертвуя кино.

— Что, не пускал сниматься?

— Он сложно относился к кино. При этом в труппе было много снимающихся артистов: Армен Джигарханян, Наташа Гундарева, Игорь Костолевский, Женя Симонова… Он понимал, что на этих артистов пойдет зритель. Но молодежь Гончаров не хотел отрывать от рабочего процесса. Он очень ревностно относился к кино, а если отпускал, то следил за качеством отснятого материала. Сам его смотрел и, если нравилось, хвалил. Если нет, устраивал разнос. При этом он гораздо терпимее относился к работе своих артистов в других театрах, и тоже обязательно шел и смотрел.

— Тяжело, наверное, работать с таким руководителем?

— Конечно, это было тоталитарное правление… Но иначе нельзя. Очень трудно удержать труппу в сто с лишним артистов такого уровня, какой был в Маяковке. Хотя я знаю пример демократичного правления, не приведшего к печальным последствиям. Это Михаил Ульянов, который не побоялся взять на себя ответственность стать художественным руководителем своего родного театра. Хотелось бы поддержать сейчас труппу этого театра. Дай им бог перебороть обстоятельства и работать дальше. Только работа может уберечь от раскола.

— Читая ваши интервью, мне показалось, что вы консерватор. И тем не менее, проработав в Театре имени Маяковского два десятилетия, ушли, причем не в другой театр, а в антрепризу. Как такое могло получиться?

— Абсолютно с вами согласен, я — консерватор. Не люблю что-либо менять в своей жизни. Я не бегун и не летун. Но наступилпериод, когда надо было принять решение — не актерское, а мужское. Я его принял и, сделав это, почувствовал облегчение. Понял, что свободен в выборе: могу выбрать один спектакль, могу другой, а могу отказаться от участия в обоих спектаклях. У меня появилось время, появилась возможность вспомнить давно забытое и вернуться в кинематограф. Другое дело, что слово «антреприза» у многих вызывает отторжение. И мы сами добились этого! Понятие-то в общем хорошее… Где еще вы можете увидеть Алису Фрейндлих и Армена Джигарханяна на одной сцене?

Вспомните начало антрепризного движения. Происходил элементарный чес. В провинцию приезжали господа артисты и на табуретках местного театра что-то такое разыгрывали — без декораций, без костюмов… А сейчас народ устал от неуважительного отношения к себе и на подобные зрелища уже не ходит. Как следствие, в антрепризе появились спектакли, достойные любой столичной академической сцены.

— Стало быть, вас не посещают мысли обзавестись «новым домом» и пойти работать в какой-то другой театр?

— Нет, сейчас я не хочу этого делать. У меня довольно много работы, а если сказал «да», значит, надо держать слово. Тем не менее, я нашел время и выпустил в Театре имени Станиславского спектакль «Куба, любовь моя». Премьера была 31 января, и теперь три — четыре раза в месяц мы играем его при стабильно полном зале.

— Как вам работается с труппой Театра имени Станиславского?

— Я там обласкан любовью и вниманием, но боюсь внедряться глубоко — не хочу прослыть человеком, который говорит «да» и подводит. Это не мужской разговор. С другой стороны, я не хочу терять свободу, которая так дорого мне досталась. Сегодня я могу дышать, я не заперт в академических рамках. Для меня это очень много значит! Иногда в жизни артиста наступают периоды, когда надо остановиться — отдохнуть, чтобы осадок от этого нечеловеческого рабочего ритма осел. Понять, что важно, а что второстепенно. Все расставить по местам и двигаться дальше, а не нырять с глазами бешенного окуня во все, что предлагают. И кино, и антреприза интересны в первую очередь тем, что это работа совершенно другого плана, чем была до сих пор, у меня появилась возможность попробовать что-то новое. Не только материальный аспект повлиял на мое решение, но возможность эксперимента. Антреприза давала мне совершенно не те роли, которые я привык играть в театре, и это было интересно.

— Не боитесь провала?

— Не боюсь. Сперва надо попробовать и уж потом честно признаться и себе, и зрителям, смог ты или нет.

— Что бы вам хотелось попробовать сейчас?

— Жанров миллионы, и все интересны. Я еще не потерял интерес к своей профессии, более того, я ее очень люблю. Бывает, что ненавижу, но люблю все равно. Это мой воздух. Сейчас я бы хотел попробовать в театре сыграть детектив. Почему-то не прижился на сцене этот жанр, который завораживает нас в кино. Я понимаю, что выразительные средства в кино более разнообразны — свет, монтаж, музыка — но попробовать сделать детектив в театре, чтобы это было так же захватывающе, что может быть интереснее? Чтобы зритель до самого конца спектакля терялся в догадках, кто тут напакостил? Я бы сыграл любую роль, лишь бы поучаствовать в таком проекте!

— Вы трудно отходите от роли?

— После эмоционального спектакля заснуть бывает проблематично. Это Маяковка, школа Андрея Гончарова. Но дома я стараюсь быть самим собой, насколько это возможно. Глупо в собственной семье играть какую-то роль! Мои друзья удивляются, спрашивают меня: «Ром, что же ты все время сволочей-то играешь?» А я что могу сделать? И зачем все это нести в семью? Если я играю сволочь, я что, должен ходить с автоматом по квартире?

— Да уж, сволочей вы сыграли порядком… Ищете в себе сволочные качества или подсматриваете за другими?

— Роль всегда надо примеривать на себя и быть по возможности искренним. Скажем, как бы я, Мадянов Роман, повел себя в такой-то ситуации, имея такую-то цель? Мы все разные, и это замечательно. Я часто включаю телевизор и вижу, как артист играет злодея: кричит, хмуриться, говорит низким голосом, а мне почему-то не страшно. А можно шепотом сказать так, что у человека потечет в сапог! Помните, как у Станиславского? В хорошем ищи плохое, в плохом — хорошее.

— Давайте поговорим о хорошем без плохого. Ваше главное увлечение, это, как известно, рыбалка…

— Рыбалка — не просто увлечение, но возможность пообщаться с природой, остаться один на один со своими мыслями. Общение с самыми нужными людьми, ведь туда не возьмешь человека с улицы. Я могу назвать максимум пять человек, с которыми пойду на рыбалку. Это как в разведку пойти. Мы можем по восемь часов стоять в метре друг от друга, не проронив ни единого слова. При этом не будем испытывать неловкости от того, что не общаемся. Это страсть отвлечения. Здесь сходятся те самые три стихии, на которые можно смотреть бесконечно -небо, водная гладь и горящий вечером костер. А еще звезды, природа…

Вы знаете, что великий русский артист и страстный рыболов Николай Крючков свои последние работы в кино выбирал, руководствуясь принципом «где будем снимать?» Если поблизости была река и в ней что-то ловилось, он соглашался, порой даже не читая сценарий. Мне не довелось поработать с ним на одной площадке, бог не дал, но наш артист из Театра имени Маяковского Сережа Рубеко рассказывал, как это бывало…

Снимали, кажется, на Селигере. Николай Афанасьевич скорешился с местными поварихами — они ему давали кашу, а он этой кашой подкармливал рыбу, чтобы подошла. Но рыба не шла, и он каждый день в поте лица работал на съемочной площадке. И вот однажды началась съемка, а Крючкова нет. Где же он? А он сидит на своем месте у озера и одного за другим таскает из воды приличных лещей. «Николай Афанасьевич, — говорят ему, — пора уже, там съемка началась…» А в ответ: «Идите вы со своей съемкой, у меня лещ пошел! Завтра снимем»…

— Ваша жена не против?

— Наталья меня прекрасно понимает. Она даже про погоду перестала спрашивать, потому что это бесполезно. Ты не рыболов, если погода может тебя остановить.

— Могу понять: через пару дней муж вернется домой благостный, к тому же с добычей!

— Именно так. Хотя я никогда не считал в рыбалке главным добывание рыбы. У меня достаточно денег, чтобы купить ее в магазине. В большинстве случаев срабатывает принцип «поймал — отпусти». Очень часто, пожалуй, сейчас уже повсеместно я отпускаю пойманную рыбу.

— Вы, получается, рыболов-спортсмен?

— Получается, да. Но я никогда не считал себя крутым профессионалом. Тем не менее, у меня хорошие снасти, денег на них не жалею. Почти в каждом городе знаю магазин, где продают рыболовное снаряжение. Так что, это не случайное хобби. Скажу честно, завтра еду на рыбалку, а всем говорю, что у меня безумно сложная съемка, и что меня теребить не надо!